Музыка, быть может, самое дивное создание человека, его вечная загадка и услада

28 апреля в Большом концертном зале филармонии красноярским зрителям был представлен «самый мистический проект весны – спектакль-путешествие «Записи – по мотивам – «Затеси». Крохотная часть того сокровенного, что Астафьев всю жизнь писал от потребности в задушевной беседе, выплёскиваясь когда в несколько страниц, когда в единственную строку, прозвучала со сцены в сопровождении пантомимы, танца, прожекторных перекрестий  и, конечно, музыки...

«Музыка, быть может, самое дивное создание человека, его вечная загадка и услада. Люди плачут, слушая музыку, плачут от соприкосновения с чем-то прекрасным, казалось бы, навсегда утраченным, плачут, жалея себя и то чистое создание в себе, что было задумано природой, но в борьбе за существование человеком же и погублено... Музыка и природа – самое верное, святое и неизменное, что осталось с человеком и не даёт ему окончательно одичать...»

Этот отрывок, как и другие, сопровождали группа «Свита» (гитары, скрипка, перкуссия) и танцы – необыкновенные, вдохновенные, окрылённые... Прозвучало объяснение автора по поводу названия: «Зарубы», «затёсины», «затёсы», по-сибирски «затеси» – делали первопроходцы для того, чтобы белеющая на стволе дерева мета была видна издалека. Ходили по тайге от меты к мете, получалась тропа, затем и дорога, и где-то в конце ее возникало зимовье, заимка, затем село и город...» Тут посланцы Санкт-Петербурга вспомнили 1628 год – год ставления острога Красный Яр, и перечислили имена связавших нашу географию декабристов – тех, что после восстания на Сенатской площади оказались в Енисейской губернии и буквально осветили (просветили!) предков нынешних красноярцев... Великая вещь – цивилизация, но было в патриархальной жизни то, что невозвратимо и жаль:

«И думал я, глядя на маленький и всё ещё работающий табунок лошадок, что, сколько бы машин ни перевидал, сколько бы чудес ни изведал, эта картина: недвижные леса вокруг, кусты, травы, отбелевшие черемухи, – всё это древнее, вечное для меня и во мне нетленно. И первый раз по-настоящему жалко сделалось тех, кто уже не просто не увидит, но даже знать не будет о том, что такое деревенский мир, спящие среди села смирные, терпеливые животные, простившие человеку всё, даже живодерни, и не утратившие доверия к этому земному покою...»

Мало кто из красноярцев не знает «Последнего поклона». Можно сесть в автобус, приехать в Овсянку, зайти в дом бабушки Катерины Петровны... Её внук – реалист, в его книгах всё как в жизни. Но вот питерцы выбрали затесь «Наваждение»: «Выросши в суеверном таёжном селе, пробродивши всю почти сознательную жизнь по уральским, сибирским лесам и по вологодским болотам, где, казалось бы, только всякой нечисти и водиться, я никакой нечистой силы не видел и не слышал, сродственников с других планет и даже снежного человека не встречал. А вот ощущать – чего-то ощущал...» И о себе в третьем лице: «Смех сказать, уже дважды раненный, чёрт-те чего натерпевшийся на фронте, со свежезаряженным диском в автомате, прирос к месту бесшабашный боец девятнадцати лет от роду, и чем дольше стоит, тем страшнее ему, тем обморочнее его сознание... И уразумел я на войне, что есть силы превыше нашей власти и воли, и не мы ими, а они повелевают нами...» Не потому ли питерский композитор, вокалист Александр Клевцов, наверняка прочитавший роман «Прокляты и убиты», добавил к этой затеси горечь Александра Вертинского за то, «...что в бездарной стране даже светлые подвиги – это только ступени в бесконечные пропасти, к недоступной Весне!» И иллюстрация к номеру – пронзительная пантомима с куклами-мертвецами...

Зачем в груди так холодно, так жарко от неизбывной красоты?

В столичной труппе собрались ребята, умеющие раскрыть и прочитанное в чужой книге, и собственные эмоции, образы,тфантазии. Наверно, они познавали сейчас себя, своё «Я» и жалели, что Виктор Петрович Астафьев не видит их. Как знать... может быть, их интерпретация озадачила бы, а то и покоробила его? Зачем, скажем, перебивал чтение затеси о сибирских шаманах легкомысленный смех: «...И тогда человек способен заболеть или (хи-хи!) умереть»? Горловое пение – да, но смешок...

А в основном парням и девушкам удалось передать переживания автора. Удалось, танцуя легенду об Енисее, отобразить буйный нрав Байкала, неукротимость Ангары и счастье встречи влюблённых... Строки Астафьева о чуде любви потрясают! «Однажды очень несчастный человек, угнетённый бедностью, взмахивая единственной уцелевшей в боях войны рукою, читал мне восторженные стихи о женщине, которая его отметила, поняла и полюбила.

Ты под какой звездой была?

Ты по какой земле ходила..?

Слёзы душили его... Через какое-то время поэт подвёл ко мне неряшливо одетую молодую женщину с искуренным лицом и ссохшимися губами и благоговейно прошептал «Это она!..» Лицо его сияло, и в глазах загорались и осыпались звёзды... Пройдут столетия, бури и революции сотрясут землю, умрут тысячи крутивших судьбами царей, королей и государств дам, не оставив по себе ни худой, ни доброй памяти. Пробудившая же в художнике радость жизни и жажду творчества та женщина останется на веки вечные с нами. А под какой звездой она была, из какой земли явилась – это не наше дело. Ясно, что из тех пространств, где горит негасимая лампада любви...»